Я здесь живу...

Как это ни банально, «Евгений Онегин» - одна из двух русских опер, которые я люблю. И в ней, конечно, «Письмо Татьяны». Я услышала его в трансляции концерта Марины Ребеки из КЗЧ (жаль, что она ни разу так и не доехала до Петербурга и, видимо, в ближайшее время не собирается), и очень захотелось послушать его в целой опере. По счастью, на глаза попалась информация о трансляции из Венской оперы. Разница во времени позволила к ней подключиться.

Собственно, кроме Татьяны, слушать там было некого. Даже полонез был крайне невразумительным. Онегин-Пинхасович - более или менее в третьем действии, но истерил непозволительно много - сплошная пошлость.

То, что изображали Ленский-Бреслик и Гремин-Фурланетто (при всем моем уважении к последнему), я бы пением не назвала. Привычка современных оперных режиссёров превращать Ольгу в весьма распутную и беспринципную особу бесит до невозможности.

О костюмах и декорациях лучше не распространяться: в духе европейского минимализма с идиотскими яркими вкраплениями. Чего я не понимаю про эту оперу, так это почему ни разу я не видела малинового берета: неужели буквальное следование тексту хотя бы в таких мелочах настолько претит свободе режиссерского самовыражения?!

Марина Ребека летом будет петь трубадурскую Леонору тоже в Вене и тоже будет трансляция. А ещё я до безумия хочу послушать ее фаустовскую Маргариту и Виолетту, пока не поздно. Придётся, видимо, ловить ее в Риге.

Если Вы не хотите быть перепиленным виолончельным смычком или вернуться с концерта с головой, пробитой валторной, не приглашайте на такие концерты неискушённого слушателя.

Это шутка: нужно всего лишь незашоренное и непосредственное восприятие музыки. Фортепианный Бриттен прошёл спокойно, без восторгов, но и без раздражения, почти мимо. При случае я его ещё послушаю, но со всех ног не побегу. Шопеновская экспромт-фантазия до-диез минор, сыгранная Филиппом Копачевским на бис, мне, без сомнения, ближе, хотя её я предпочту в другом исполнении.

Зато “Энигма-вариации” так изумительно попали в моё настроение и внутреннее состояние, что я слушала их ещё неделю после концерта. Andante (B.G.N.) задело меня сильнее, чем Adagio (Nimrod). Я даже подумываю сходить на концерт в филармонии 26 января, где, помимо вариаций, будут играть гершвиновскую Rhapsody in Blue.

Судя по всему, ко вчерашнему концерту организаторы провели работу над ошибками, и петербургская программа была интереснее, сбалансированнее и логичнее московской.

Концерт закончился без двадцати два; по неожиданно ставшей тёплой белой ночи мы прогулялись от Театральной площади до Гостиного двора, добрались на ночном автобусе до дома и умиротворённые улеглись спать, когда уже рассвело. Было, кажется, около четырёх.

В первом туре послушала двенадцать пианистов. Из них более или менее понравились шестеро – во второй тур прошли пять. У Антона Яшкина была, мне кажется, лучшая “Аппассионата” конкурса (что-то сильно он покраснел: все повально играют её, будто Бетховен не писал других сонат, не говоря о других композиторах). Остальное в его исполнении, конечно, немало способствовало тому, что во второй тур его не взяли. Справедливо.

Запомнилась вторая часть сонаты Гайдна у Сары.

Из тех, к кому возникло категорическое отторжение, – Шишкин, Гугнин и Мун. Первый продолжает отторгаться после всех туров. Удивительно, что каждый второй его адепт апеллирует к подходящему внешнему облику (comme il faut, так сказать): это, конечно, неоценимое достоинство для участника конкурса Чайковского. Не удивлюсь, если ему первую премию дадут:)

Обратила внимание на Канторова: “ Ничего себе, – думаю, – замахнуться на второй концерт Брамса”. После первого тура он оставил непонятное близкое к приятному впечатление. С японцем дела обстояли не лучше, но я решила, что скорее он должен пройти во второй тур, чем нет: взяли.

Во втором туре послушала всех (некоторых не в полном объёме – не выдержала). Из тех, кто понравился в первом туре, продолжали скорее нравится двое: Емельянов и Мельников. Канторов своим Брамсом разочаровал: стало понятно, что на второй концерт он (или педагог?) замахнулся от большой ничем не подкреплённой наглости. Причём есть ощущение, что у него огромный разрыв между замыслом и воплощением: понимает, как должно звучать, но не звучит, чёрт возьми! (а ему, по-моему, кажется, что так и в действительности звучит, как у него в голове). Фудзита тоже не очаровал: что тебе Скрябин, что Шопен – всё едино. Про остальных: не пожалела, что не слышала их в первом туре. Разве что Ань Тяньсю оказался лучше, чем я ожидала. И Генюшене по результатам двух туров, в принципе, понравилась. Сару не пропустили дальше по делу.

С оркестром не понравился никто. Сам оркестр тем паче. Канторов (или педагог?), конечно, странный: по-моему, и выдающемуся-то пианисту трудно сделать из второго концерта Чайковского шедевр. В этом смысле первый, даже несмотря на множество имеющихся известных блестящих исполнений, всё-таки выигрышнее. Про Брамса промолчу.

Если нужно непременно присудить первую премию, я по совокупности вручила бы Емельянову. Если не обязательно – никому.

P.S. Забавно читать комментарии про то, как упал уровень конкурса в сравнении – с каким? – с предыдущим. Смехота!
P.P.S. Пойду на гала, хочу послушать певцов и духовых.

“Аида” не принадлежит к числу моих любимых опер, скорее всего, в силу своей чрезмерной монументальности, как сюжетной, так и музыкальной. (К ней нередко прилагаются и солисты весьма внушительных размеров: в прошлый раз это были Аида-Людмила Монастырская и Амнерис-Ольга Бородина, в этот раз – Аида-Анна Нетребко и Амнерис-Анита Рачвелишвили с добавлением Радамеса-Александра Антоненко, который, как Паварротти, к сожалению, только выглядит). Тем не менее, с каждым разом я слушаю её со всё большим удовольствием, несмотря на то, что музыка позднего Верди не очень меня вдохновляет.

На этот концерт стоило сходить ради биса: такой дерзкой пощёчины публике я ещё не слышала. Половина зала ушла после непродолжительных аплодисментов, но решила вернуться, услышав, что пианист играет бис. Зашли снова, прошуршали на свои места, уселись, а тут – такое! Было очень смешно смотреть на недоумевающую и не слишком воспитанную публику. Зато уж после Passione sine nomine Куртага не хлопнули ни разу от греха подальше. Быстренько разбежались. Хороший способ разогнать неугомонных слушателей.

“Я отношусь очень снисходительно к небезупречной нравственности: зачастую она добродетельней пуританской. Но к небезупречному искусству у меня нет снисхождения”.

                                                                                                                                                Дж.Б. Шоу

Почему я не музыкальный критик? Потому что у меня нет музыкального образования. Тешу себя надеждой (иллюзией?), что есть хотя бы зачатки двух других качеств, которые Бернард Шоу полагал необходимыми для музыкального критика, – литературных способностей и таланта.

”Когда мои музыкальные обзоры стали привлекать внимание общества, возникла молва, что их изюминка – моё полное невежество в музыке. Не раз случалось, что люди, восхищённые таким трюком, при первом знакомстве со мной спрашивали: “А почему вам вздумалось писать именно о музыке?” – и когда я отвечал, что музыка – это искусство, которое я лучше всего знаю, они отходили от меня, жестоко разочарованные столь прозаическим объяснением, словно оно обесценивало все мои заслуги.

Возвращаясь домой на метро, я периодически обнаруживала себя потерянной во времени и пространстве, не представляя, где еду и когда мне выходить. Нервотрёпная неделя, бессонные ночи, бокал pinot grigio и одиночество тому, видимо, способствовали. Иногда я с удовольствием хожу в театра одна.

“Искатели жемчуга” – приятный спектакль для субботнего вечера, не оперный шедевр (несмотря на яркие романсы и дуэты и слова маэстро Нозеда, хотя согласна, музыка интересная и оригинальная), не потрясение с точки зрения постановки (как всегда, с миру по нитке, что-то слишком абстрактно-эклектичное без пространственно-временной идентичности, но не вызывающее отторжения), не захватывающее дух пение (хотя на дуэте Зурги и Лейлы в третьем акте немного мурашек пробежало).

Перед трансляцией я подумала о том, что из всех, кого видела в Мет в качестве ведущих (so called host), меньше всех мне понравилась Патрисия Рашетт (а Рене Флеминг и Джойс ДиДонато я обожаю не меньше самих спектаклей). Именно она и появилась на экране. Хорошо, что было не слишком занудно.

Искреннее восхищение вызвал занавес: по-моему, в этом спектакле он был лучшим.

От постановки я ожидала большего, и некоторые элементы всё-таки показались мне странными и неубедительными: военная форма времён приблизительно Первой мировой войны, Шемаханская царица в пеньюаре и жгучая блондинка к тому же, Звездочёт, сильно смахивающий на Воланда. Некоторые вещи смотрелись интересно, вроде фантазийных костюмов толпы или громадных корон Додона и его сыновей (хотя пению они явно мешали). В целом для меня зрительный ряд был слишком перенасыщенным: очень много действия, мельтешения, суеты, красок, мелких элементов, которые теряются на сцене и при этом создают эффект замусоренности.

Очень отвлекало от музыки.

Чудесный фортепианный вечер, камерный и, я бы даже сказала, почти домашний. Лёгкий, прозрачный и весенний. Такой стиль в исполнении сонат Скарлатти, Бетховена и экспромтов Шуберта очень мне импонирует (что не мешает любить и совсем другие трактовки). Без пафоса и позёрства, непринуждённо и естественно.