Чтобы быть хорошим художником, надо воображать то, чего нет.
Генрих Нейгауз
Утро субботы. Кварталы между «Маяковской» и «Чернышевской» — чудесное место для прогулки по тихому, почти безлюдному, чуть припорошенному весенней пылью, нехотя просыпающемуся городу. Пронзительная, пугающая своей мелочностью морось, под которой странно идти без головного убора и глупо раскрывать зонт. Завтрак в пустом кафе: чашка пряного латте, творожная запеканка, чёрный кофе напоследок.
“Весёлость не была для меня маской, которую надевают по случаю”.
Алан А. Милн
Мой планшет-трансформер разрядился. Точнее, я забыла его зарядить и полдня таскала выключенным и совершенно бесполезным, даже не подозревая об этом. В результате впервые за долгое время мне пришлось обратиться к помощи ручки и записной книжки. Для того чтобы написать об Алане А. Милне, это подходит как нельзя лучше: он с таким упоением пишет о радостях писательства, что, кажется, нет занятия восхитительней, и хочется тут же схватиться за тетрадь. (Даже несмотря на то, что у меня вовсе нет уверенности в том, что я могу быть писателем, и даже есть довольно серьёзное подозрение в обратном).
Всё, что только угадывается в историях о Винни-Пухе и Кристофере Робине, открывается удивительным, залитым светом, теплом, добротой, любовью, юмором, смехом миром в автобиографии “Слишком поздно” (It’s Too Late Now).
В этой семье хочется жить, в Вестминстере и Кембридже хочется учиться, в “Панче” хочется работать. Даже на Сомме хочется побывать.
Кажется, что Алана всю жизнь окружали прекрасные люди, будь то родители, братья (а Кен просто невообразимый!), кузины, учителя, редакторы, командиры, друзья или жена, а сам он был беспечно счастлив, несказанно удачлив и неисправимо весел.
По-моему, я не встречала подобных людей в жизни и даже никогда не читала про них: с такой неистребимой жаждой жизни, с такой неиссякаемой страстью живущих. “Слишком поздно” – это не просто книга, дающая невероятный энергетический заряд и разгоняющая мрачное расположение духа или вяло текущее уныние: она дарит веру в возможность прекрасного мира, который рождается внутри обычного человека и разрастается до размеров вселенной.
Притом это отличная литература с тонким, умеренным, естественным, органичным юмором и отточенным, изящным, безупречным стилем, к тому же отлично переведённая (пер. с англ. М. Лахути, М. Клеветенко). Чтение доставляет не удовольствие – наслаждение, нечастое даже для художественных произведений, и писать о нём приятно ничуть не меньше.
P.S. Чтение и литература находятся вне времени. Не нужно спешить успеть, поймать, быть первым или одним из них, когда пишешь о книге: твоя новость пригодится всегда, кому-то подвернётся под руку, попадётся на глаза. Это гораздо предпочтительней, чем писать о событиях, имеющих время, место и, увы, срок годности. Меня на это уже не хватает: хочется быть вне графика, за границами календаря.
Такие необычные, эмоционально радужные и лёгкие программы для детей, да ещё в зале-амфитеатре (как нам объяснили, одном из репетиционных залов оркестра на верхнем этаже), до которого добираешься кулуарами театра, погружаясь в потусторонний мир театрального зазеркалья, – самый верный и быстрый путь к сердцу юного театрального зрителя и слушателя. После этого Мариинский театр просто невозможно не полюбить (если этой любви не было до того).
Муссон - это не просто дождь: это невообразимый ливень, который проливает насквозь всё, что, кажется, совсем невозможно пролить. Но просто дождь, даже очень сильный, - это ещё не беда. Беда, когда он сопровождается бурей, ветром, грозой и молнией, такой, что, проснувшись ночью, я не на шутку струхнула: мне казалось, шарахнет вот-вот прямо по нашему гостевому домику и разнесет его в щепки. (Опасения, как оказалось наутро, были небеспочвенными: с корнями вырвало соседнее с нашим балконом дерево).
Я хожу в оперу не совсем регулярно: от случая к случаю, и поэтому не совсем полно представляю себе современное оперное пространство в России. Однако те теноры, которых мне удалось слышать в последнее время в Мариинском театре, не впечатлили (хотя они и относятся к ведущим в театре). Возможно, потому что я слышала их в итальянской опере, которую петь нужно уметь (и нужно специально учиться). Не хватало там, где мне казалось необходимым, ни страсти, ни нежности, ни трагедии, ни полёта, ни любви: недостаточно разнообразно, что ли. Не хватает утончённой игры голоса ни от piano к forte, ни обратно, ни от с высоты вниз, ни обратно. Не хватает богатства голосовой инструментовки исполняемых партий: мне кажется, оттого, что манеру русской оперы наши теноры нередко стараются просто перенести в итальянскую, а там именно манера-то другая. Она не хуже и не лучше, не выше и не ниже русской, немецкой, французской – просто другая. И петь итальянскую оперу нужно несомненно по-другому. Я больше чем уверена, что русским тенорам вполне под силу эту манеру освоить и петь великолепно: просто нужно однажды осознать необходимость этому научиться и сделать этот шаг. Именно то, чего русской оперной сцене сегодня и не хватает.
Тем неожиданней и удивительней было моё случайное открытие в очередном web-серфинге Дмитрия Корчака (возможно, это мои невежество и дилетантизм в опере не позволили мне обнаружить его раньше, но до этого слышала про него промельком пару раз и точно не была знакома ни с голосом, ни с талантом, ни с достижениями). У него есть всё то, чего мне до этого в наших тенорах так не хватало: и удивительная искренность, чувственность голоса, и интонационное разнообразие, и глубокая экспрессивность. Его Риголетто меня очень вдохновил. Концерт итальянских и испанских романсов – меньше (возможно, свою роль сыграл микрофонный звук). Его Неморино очень многообещающ.
И хотя где-то можно заметить шероховатости, где-то просится более быстрый темп, – это лишь поле для будущего роста, который у Дмитрия, безусловно, будет. И в этом признак, по меньшей мере, очень талантливого певца. И для того, чтобы стать заметной величиной, у него есть главное: понимание, что и как нужно петь, радость этого пения и достижения новых высот и желание делиться этим со слушателями.
Моё искреннее, неподдельное, почти детское восхищение!..
Дмитрий Корчак. Verdi – Rigoletto ‘Questa quella’.
Дмитрий Корчак. Романтика романса.
Дмитрий Корчак. Gonizetti – L’Elisir d’amore ‘Una furtiva lagrima’.
Несмотря на всё моё уважение (не скажу любовь) к Мариинскому театру и лично Маэстро Гергиеву, я не могу скрыть своего возмущения. О том, что “Любовный напиток” с Анной Нетребко появится в январе 2011 года на сцене Мариинского, я узнала, мне кажется ещё в ноябре стараниями, наверное, самого преданного и кропотливого поклонника Анны Карлоса (http://anna-netrebko.blogspot.com/). В афишах Мариинского постановка появилась несколько дней назад. Но мне не безразлично, кто будет петь с Анной, тем более, что “Любовный напиток” – опера, мне кажется, прежде всего, мужских партий.
И что же?.. Состав исполнителей до сих пор не объявлен. А билеты на первый спектакль 24 января уже в продаже. Насколько сильным должно быть неуважение к зрителю (в данном случае в большей степени слушателю), чтобы не считать нужным, кто будет петь в опере: дескать, “пипл и так схавает”. Билеты, конечно, расходятся. Даже по весьма не низким по меркам Мариинского ценам. Меня не цена возмущает: я готова платить 150 евро за билет в оперу. Я хожу в оперу несколько раз в год. Я знаю, что это среднеевропейская цена на оперные постановки с участием мировых звёзд первой величины. Но почему никто не считает нужным сообщить мне, кто же всё-таки будет петь хотя бы Неморино? Почему никто не считает нужным, предлагая мне билеты по 4-7 тыс.рублей, даже сообщить, что это концертное исполнение? (И в этом случае вопрос о других исполнителях состава становится ещё более важным)?
Una furtiva lagrima, Quanto e bella… эти арии Анна Нетребко не спасёт при всём своём желании и мастерстве. И если тенор, как это нередко бывает в Мариинском в последнее время, распоётся только ко второму акту, то “Любовный напиток” будет безнадёжно испорчен. Тем паче в концертном исполнении, где при отсутствии первоклассного вокала и говорить-то не о чем, и слушать нечего.
Я видела венскую постановку 2005 года с Анной Нетребко и Роландо Вильясоном. Постановка старовата, с налётом ветхости, но живость и талант дуэта сделали её заслуженно знаменитой. Вильясон пел Неморино великолепно. Из того, что я услышала в последнее время, меня очень впечатлил Витторио Григоло (Vittorio Grigolo). Судя по всему, очень хорош в роли Неморино Рамон Варгас (Ramon Vargas). Безусловно, есть и другие примечательные теноры. Но где они?.. доберётся ли кто-нибудь из них до нас, тем более в такую непогоду?..
* * * 3 февраля. Вот, так иногда интереснее следить за закулисными событиями, чем за тем, что происходит на сцене (в этом смысле обожаю опыты ведущих театров, которые снимают подготовки своих постановок). Это как бы погружение в мир оперы, но изнутри, очень ценный опыт, в том числе для понимания и оценок происходящего потом на сцене.
calm
Всё, что только угадывается в историях о Винни-Пухе и Кристофере Робине, открывается удивительным, залитым светом, теплом, добротой, любовью, юмором, смехом миром в автобиографии “Слишком поздно” (It’s Too Late Now).
